Медитатор [сборник рассказов] - Д. Савельев

Всё во мне аномально. Аномально количество вопросов по сравнению с количеством убеждений, аномально мышление человеческими категориями о категориях высших и доступных сейчас. Наивность и детскость — это тоже выпадает из формулы. Формулы, рождённой из жизни и родившей жизнь. Я какой–то псих. У меня всё путается и шарики конкретно заехали за ролики. Может, это и не Страшный Суд. У меня есть надежда, что Иисус знает ответы на мои вопросы, но он так занят. Нельзя мешать занятым высшим существам, они могут обидеться. А низшие, которые вертятся вокруг него — натуральные собачки: любят, чтобы их гладили, обожают получать конфетки, и наивысшее счастье для них — сидеть в дурацкой стойке, ожидая благодарности. Всю жизнь сидят, не смея гавкнуть, и любят хозяина. За то, что он может что–то сделать для них. И вот сейчас дождались, и им говорят выбирать себе награду, а они продолжают сидеть — разучились выбирать. А другие не собачки, знают, что они не собачки, но тоже сидят и не смеют гавкнуть, потому что вдруг окажется, что они всё–таки собачки? А третьи уверены, что такого не может даже быть, начинают бегать и гавкать и, в результате, приходят к тому, что они не просто собачки, а брехливые собачки. А я самая хитрая и трусливая собачка из всех.

Зачем было целому делиться? Зачем распадаться на части, когда ничто не гарантирует, что части когда–нибудь соберутся вместе? Зачем делиться на неравные части, когда известно, что равных частей не бывает? От любви? Или от злости? Или от усталости? Части несовершенные, части конфликтующие и взаимоподавляющие?

И всё же я должен сделать выбор. До того, как умру. Искры от бенгальских огней потухают очень быстро, я тоже потухну, но мне хочется наследить в этом существовании и в этой реальности. Не знаю зачем, откуда–то изнутри берётся это желание, из области бессознательного или непознаваемого. И я начинаю петь. Я пою всё то, что скопилось в самых тёмных и запрятанных изломах моего существа, всё, что было, что бывает и что может быть красивым светлым потоком выливается из меня наружу. И Иисус замечает этот свет. Он безмерно удивлён и отрывается от тяжкой процедуры втолковывания собачкам, что они всё–таки люди, дабы получше рассмотреть поющего невидимку. И он начинает смеяться, очень громко смеяться, и даже люди, сидящие в стойке начинают ему звонко жизнерадостно подгавкивать. Я понимаю, что практически весь догорел и с наслаждением погружаюсь, вниз головой ныряю в эту сложную и неизведанную Вечность его смеха, в этот многозначный хаос, где мне предстоит навести порядок, такой блестящий и ровный, чтобы ни один человек, попавший туда, не смог вообразить себя собакой!

Рука

Здание Госдумы начало обрушиваться. Медленно, один за другим, как в страшном сне, отрывались от потолка огромные куски бетонных перекрытий, лопались балки, сыпались стены. Зайчик бежал так быстро, как не бегал ещё никогда в жизни. Что–то царапнуло ему плечо, обо что–то он споткнулся, пролез в какую–то дырку и продолжал бежать по прямой. Когда Зайчик решил, что ему уже не спастись, в лицо ему попал неприятный липкий предмет. Он машинально поймал его и тут же понял, что это оторванная рука какого–то депутата. На руке красовались огромный перстень с красным камнем и массивное золотое кольцо. Продолжая бежать, Зайчик попытался оценить на глаз стоимость своей находки, и у него получилось никак не меньше штуки баксов. Он работал официантом в одной из депутатских столовых уже третий месяц. Зарплату, как и во всей стране, задерживали (собственно, он её ещё ни разу не получил), поэтому питаться приходилось депутатскими объедками. Это было не так уж плохо: ему доставались куски бутербродов с икрой, осетрового балыка, ананасовый компот и много других вкусностей. Иногда депутаты даже не притрагивались к еде или роняли её на пол, и тогда Зайчик наедался вдоволь. Мысль о том, что, загнав драгоценности, Зайчик сможет купить жене сапоги, его очень порадовала, и тут он услышал за спиной рёв обладателя руки. Зайчик удвоил скорость бега и попытался снять перстень на ходу, чтобы этот козёл подавился своей рукой: по всей видимости тот думал только о руке, а не о деньгах. Но перстень не снимался, а владелец руки не отставал. Над ухом Зайчика раздавались нечленораздельные звуки вперемежку с матерщиной и всхлипыванием. Тут прямо рядом упал бетонный блок, и, уворачиваясь от него, Зайчик заметил, что его преследователь был не один. За ним бежало человек десять мужчин в дорогих костюмах, и, более того, руки у всех были на местах. Его пронзила страшная мысль, что преследуют его не из–за руки, а из–за перстня. Тогда он стоит гораздо больше штуки, подумал Зайчик и ещё раз ускорился. Мир по бокам от него замелькал со страшной скоростью, он, наверно, уже побил все мировые рекорды, но преследователи бежали по пятам. Шум сзади нарастал и стал перекрывать звуки падающих стен. Зайчик представил, как стая кровожадных волчар накидывается на него и разрывает на части, отнимая друг у друга завоёванную руку. Он побежал ещё быстрее, практически на пределе, и тут увидел, что путь ему преграждают несколько здоровенных лбов с тупыми лицами, скорее всего, телохранители депутатов. Они широко расставили руки, а сзади настигала орущая толпа, Зайчик понял, что ему крышка. И в этот момент он споткнулся о только что рухнувшую балку и растянулся во весь рост плашмя. Рука вылетела, описала в воздухе широкую дугу и упала куда–то вбок. Толпа, даже не заметив гибнущего Зайчика и руки, пронеслась прямо по нему. Чей–то тяжёлый ботинок раздробил ему кисть, а один придурок азиатской внешности наступил на спину, и там тоже хрустнуло. Зайчик с трудом поднялся на колени и услышал свист падающего на него бетона.

Здание Госдумы рушилось. Медленно, один за другим, как в страшном сне, отрывались от потолка огромные куски бетонных перекрытий, лопались балки, сыпались стены. Суслик бежал так быстро, как не бегал ещё никогда в жизни. Сбоку он увидел нескольких тупых телохранителей, спасающих тела своих бесценных хозяев, и вдруг сверху на него упал неприятный липкий предмет. Он машинально схватил его и тут же понял, что это оторванная рука какого–то депутата. На руке красовались огромный перстень с красным камнем и массивное золотое кольцо. Суслик подумал, что они стоят никак не меньше штуки баксов. Он работал тут уборщиком, и зарплату не платили третий месяц. А теперь могли и не заплатить вовсе. Мысль о том, что, загнав драгоценности, Суслик сможет купить жене сапоги, его очень порадовала, и тут он услышал за спиной рёв обладателя руки.

Усы

Когда поголовье тараканов у Васи достигло нужного предела, случилась беда. Пока он был на работе, какие–то негодяи проникли в его квартиру и потравили всех Васиных питомцев.

Вася лежал на полу в кухне и страдал. Вокруг валялись рыжие и чёрные трупики его друзей. Некоторые ещё слабо шевелились, но Вася ничем не мог помочь им: они умирали. Маленькие бусинки их глаз потихоньку гасли, укоряюще глядя на своего хозяина, который их предал. Он не мог объяснить, что обязан был зарабатывать деньги, чтоб кормить их, и от этого было ещё больнее. Он жутко обвинял себя, что не поставил новый хороший замок на дверь и что не почувствовал приближающееся несчастье, как матери чувствуют, когда что–то должно случиться с их детьми. Он представлял, как поймает бандитов, свяжет и будет кормить их мышьяком, чтобы они потом полдня корчились, умирая в луже своей блевотины.

Милиционеры сняли отпечатки, но поскольку ничего из квартиры не пропало (пропадать, собственно, было нечему), посоветовали сменить замок и поставить сигнализацию. Вася даже не стал им доказывать, сколько невинных жизней загубили эти убийцы.

Он не мог поверить, что это могло с ним случиться. У него прекрасно уживались и русские неторопливые усачи и невесомые кубинские летунчики. Они не только не выживали друг друга, как у соседей, но и давали смешанное потомство, что противоречило всем биологическим законам. Однажды он видел даже одну из их маток, грациозно волочащую свое пухлое тельце в сторону туалета. Вася знал, что заставляло тараканов не ссориться — его любовь к ним. И теперь всё закончилось.

Его разбудило какое–то странное постукивание по голому колену, и Вася медленно разлепил веки. Перед ним сидело огромное насекомое, чуть больше человека, и медленно шевелило метровыми усами. Вася даже не сразу понял, что это таракан. А когда понял, то даже испугался — того, что уменьшился в сто раз и теперь не сможет зарабатывать денег для содержания своей семьи. Но тут же понял, что никакой семьи у него теперь нет, надо начинать всё сначала, и в следующий миг понял, что кухня осталась прежних размеров, а, следовательно, и с ним всё в порядке. И вдруг таракан заговорил. Он не раскрывал рот — звук исходил откуда–то изнутри.

— Ты — единственное человеческое существо, которое нам помогало, поэтому когда начнётся Великий Захват, мы оставим в живых одного тебя, — говорил таракан. — Не скорби о наших братьях — они отдали свои жизни во благо всего тараканьего рода, и получат жизнь вечную взамен…